«Жилец». Вуайеризм, клаустрофобия и самореферентность от Романа Полански

В кино Романа Полански правда часто является выдумкой, а выбранная жанровая форма служит для того, чтобы перехитрить зрителя и доказать, что в серьезности есть доля абсурда.

Один из моих любимых приемов, печально известный Полански, — затягивание действия таким образом, чтобы зритель не мог догадаться, с чем именно он имеет дело. В «Неистовый» вступительный эпизод предвещает семейную мелодраму, несколько минут буквально ничего не происходит, пока вдруг фильм не превращается в расовый, почти хичкоковский триллер, заканчивающийся восхитительной жанровой шуткой, хотя на самом деле это одиссея потерянно человека на парижской брусчатке. В «Тэсс» он маскируется под исторический роман, чтобы высмеять условность сплетен, повествующую об ушедших сексистских временах.

Аналогичная ситуация и в случае с «Жилец» 1976 года. Полански достигает задуманного эффекта двояким образом: он не только играет с идеей кинотриллера, но и раздражает зрительскую память, когда начинает ремиксовать ранее реализованный фильм «Ребенок Розмари». 

Все начинается с того, что камера перемещается по окнам многоквартирного дома. Зловещее известие о беде оборачивается трагикомическими приключениями Трелковского (в исполнении самого режиссера), сочетающими в себе элементы ужаса, триллера, комедии и мелодрамы. Уже много минут не совсем понятно, куда идет история. То Полански игрив, особенно когда показывает себя застенчивым и шумным эмигрантом, который хочет мирной и благополучной жизни в Париже, то он создает параноидальную атмосферу окружения прозой Франца Кафки. Каждые несколько минут он повествовательно перемещается в другом направлении, не давая зрителю привыкнуть к представленному настроению.

Конечно, на первый план выходит то чувство ненависти, которое постоянно сопровождает Трелковского, как будто он находится под постоянным пристальным вниманием общественности, особенно соседей доходного дома, в который он переехал. Мужчина не хочет никому мешать, как хамелеон, он пытается слиться с окружающей средой, но чем больше он старается, тем хуже получается. Трагическая лавина начинается с организованного мероприятия, на которое он приглашает своих шумных друзей. С этого момента главный герой повсюду ищет агрессию по отношению к нему. Каждый из соседей начинает жаловаться на звуки, доносящиеся из его квартиры, из-за чего ему больше не рады в многоквартирном доме.

Иногда «Жилец» очень похож на запись борьбы человека, пережившего Холокост, за возвращение к нормальной жизни после Второй мировой войны. Об этом свидетельствует, в частности, сцена, в которой Трелковский, переодетый женщиной, наблюдает из своего окна за женщиной, схваченной разъяренной толпой во дворе многоквартирного дома, а затем сам главный герой защищается за шкафом так что никто не может его достать. В конце концов, как однажды сказал мужчина, общение с соседями в наши дни доставляет немало хлопот.